В чем тут дело? Едва ли в российском
экспертном сообществе ощущается острый дефицит в больших новых идеях и инициативах. В равной степени
трудно предположить, что российское руководство не отдает себе отчета в серьезности сложившейся
ситуации. И тем не менее, уже сейчас очевидно, что если 2020 год и станет годом серьезного сдвига в
отношениях между Россией и Западом, то это будет сдвиг в худшую, а не в лучшую сторону.
Одно из возможных объяснений такого положения – накопившаяся инерция курса на конфронтацию. Годы,
прошедшие после начала украинского кризиса, не прошли даром ни для российского государства, ни для
российского общества. Развернуть огромную и не слишком подвижную государственную машину,
перенастроить тяжеловесную систему государственной пропаганды, изменить установки, определяющие
повседневные действия армии чиновников «глубинного государства» — это все равно, что изменить
траекторию движения супертанкера с водоизмещением в сотни тысяч тонн. Тем более, что российскую
внешнюю политику сейчас в большей степени формируют силовики, чем дипломаты или технократы в
правительстве. Еще сложнее поменять сложившиеся и закрепившиеся за последние годы общественные
представления о современном мире и о месте России в этом мире. То, что россияне устали от
противостояния с Западом, еще совсем не означает, что они с воодушевлением поддержат смену курса в
духе Михаила Горбачева или Бориса Ельцина.
Другое возможное объяснение состоит в том, что
обстановка беспрецедентных потрясений и катаклизмов всегда рождает надежду на чудо. А вдруг от этих
потрясений и катаклизмов твой оппонент пострадает больше, чем ты сам? Обострившийся в 2020 г. кризис
мировой системы воспринимается многими в Москве как окончательный приговор Западу. И даже как
бесславный исторический финал рыночной экономики и политического либерализма в целом. Примечательно
недавнее высказывание помощника Президента Максима Орешкина, который заявил, что уже в текущем году
Россия войдет в пятерку ведущих экономик мира. Но не потому, что в стране наблюдается быстрый
экономический рост, а из-за того, что падение экономики Германии станет более глубоким по сравнению
с российской экономикой. Если ты уверен, что время работает на тебя, что на выходе из кризиса ты
окажешься в лучшей форме, чем твои оппоненты, то стимулы договариваться здесь и сейчас, разумеется,
снижаются.
Однако, наиболее существенным для понимания причин неизменности российской
политики мне кажется третье объяснение. Российские правители с давних пор были убеждены в том, что
любые односторонние шаги, любые подвижки во внешней политике Москвы будут неизбежно восприниматься
на Западе как признак слабости. И, соответственно, как приглашение к дальнейшему усилению западного
давления на Россию. Именно эта логика не позволяет Кремлю признавать даже самые очевидные ошибки и
просчеты внешней политики прошлого, что, в свою очередь, крайне затрудняет любые попытки изменить
внешнюю политику настоящего и наметить альтернативные варианты политики будущего.