Analytics
EUREN Brief 24
Общественная дискуссия о будущем – четыре комментария
и одно предложение
по Второму докладу EUREN
и одно предложение
по Второму докладу EUREN
В ноябре
2020 года мы попросили известных российских политологов поделиться с нами своими взглядами на Второй
доклад EUREN «Альтернативные
сценарии отношений между ЕС и Россией в 2030 году». См. также EUREN Brief no.
23 Ирины Бусыгиной и EUREN Brief no.
25 Дмитрия Тренина, а также запись
экспертной дискуссии EUREN по теме «ЕС и Россия: десять лет спустя» 26 ноября 2020
года.
режде всего, хочу поздравить авторов
доклада и участников проекта с отличными научными и прикладными результатами, которые заслуживают
широкого обсуждения и распространения. [1]
У меня по прочтении доклада есть четыре с половиной комментария («с половиной» - потому что пятый
комментарий по сути дела, скорее, не столько комментарий, сколько предложение).
Андрей Мельвиль
Высшая школа экономики, Москва
Высшая школа экономики, Москва
Январь 2021
П
1. Методология
Раздел «Методология и процесс подготовки»
доклада, как мне представляется, вполне обоснован, с точки зрения поставленных задач. Мы прекрасно
понимаем, что сценарии — это совсем не прогноз и не предсказание, не линейная проекция настоящего в
будущее, а совершенно особый способ размышления об альтернативах завтрашнего дня, о возможных
развилках и вариантах будущих траекторий. Более того, в определенном смысле построение сценариев
говорит нам не только о вариантах будущего, но о сегодняшних проблемах и стоящих перед нами
вариантах выбора. В этом смысле сценарии – это не только о будущем, но и о нашем настоящем.
Вариативность сценариев говорит нам также об общей неопределенности нашего будущего, о его
фундаментальной непредсказуемости. Часто в этой связи говорят о wild cards или о black swans – в
этом докладе авторы предпочитают grey rhinos. Не буду спорить о терминах, сути дела это не меняет –
фактически это фиксация (теоретическая и эмпирическая) роли случая и случайности – и плохой
предсказуемости будущих событий. Вот пример: более десяти лет назад мы с Иваном Тимофеевым и Ириной
Бусыгиной строили альтернативные сценарии российского будущего в 2020 году. [2]
Самым невероятным и нежелательным (по мнению участников проведенных тогда от Калининграда и до
Владивостока многочисленных фокус-групп) была «Крепость-Россия», иными словами – мобилизованная
внутри и во враждебном окружении. А что мы видим сегодня? Казавшийся невероятным и нежелательный
сценарий обернулся реальностью.
2. 4 сценария - 4 raison d'être
Каждый из четырех предложенных в докладе
сценариев имеет свои основания в трендах сегодняшнего дня. Основания эти очень разные, но они
существуют – в том числе как «развилки», о которых я говорил выше.
«Холодное
партнерство» - по мнению экспертов проекта, наиболее вероятный и желанный, с учетом
нынешних обстоятельств вариант. Но вариант, который все же предполагает вполне существенные (чтобы
не сказать сильнее) перемены в политике как России, так и ЕС. Этот сценарий хочется продолжить и
задаться вопросом о том, какие для этого политические перемены во внутренней и внешней политике
(политиках) нужны и возможны. «Автоматически» этот «скромный» сценарий, увы, может и не следовать из
того, что мы имеем сегодня.
«Погружение в анархию» - этот сценарий заставляет очень
всерьез задуматься о целом ряде сегодняшних тенденций и внутри ЕС, и в России. Его смысл в
экстраполяции реальных нынешних угроз в не такое уж далекое будущее. Фактически речь идет об
опасности дезинтеграции ЕС, да и Европы в целом, с одной стороны, и об «антизападной стабилизации»
российского внешнеполитического (да и внутриполитического тоже) курса, с другой. Дополнительный
аргумент заключается и в возникающих сомнениях относительно политической (да и идейной,
идеологической) субъектности сегодняшней Европы, которая, кажется, может перейти в статус «младшего
партнера» США, да еще и в условиях кризиса «европейской идеи». Этот сценарий напоминает нам, что и
такой вариант нельзя исключать и что уже сегодня, а не где-то в далеком будущем нужно думать о том,
что ему противопоставить.
«На грани войны» - вот уж точно кошмарная
вероятность, но ведь и «Крепость-Россия» 10 лет назад казалась нам почти невероятным ужасом. Кстати,
совсем на днях в связи с заходом американского эсминца в российские территориальные воды журналисты
заговорили об угрозе «третьей мировой». [3] А недавний опрос ФОМ
показывает, что свыше половины россиян (53%) ощущают сегодня угрозу ядерной войны. [4] Иными словами, и эта «страшилка» имеет под собой, увы,
определенные основания.
«Общность ценностей», на первый
взгляд, сегодня совершенная фантазия, уместная лишь для истории как иллюзия уже забытого «нового
политического мышления». В самом деле, политические курсы России и ЕС сегодня и на достаточно
долгосрочную перспективу кажутся «перпендикулярными». Тогда зачем нужна эта красивая мечта? Но и в
этом идеальном образе есть свой смысл при построении сценариев. Он напоминает нам о широкой
ценностной рамке, которой СССР/Россия и Запад/Европа руководствовались (или говорили об этом) в
былые времена несбывшихся надежд и иллюзий. Сценарий ведь, повторю, не линейный прогноз будущего, а
указание на развилки и в том числе напоминание о прошлом и настоящем. И здесь мы можем вспомнить
хотя бы о характерных для отечественной политической и интеллектуальной истории «циклах»,
чередованиях либеральных по сути ориентаций «на Запад» и консервативного «антизападничества». Сейчас
все тренды, как кажется, работают однозначно против идеи «циклов», но прелесть прогнозирования – в
том числе в неопределенности нашего будущего. Но, разумеется, «для танго нужны двое», а российские
«циклы» всегда имели и важное внешнеполитическое измерение.
Добавлю, пожалуй, что в
принципе можно было бы подумать еще об одном сюжете, который мог бы стать самостоятельным сценарием
или быть как-то встроенным в те сценарии, о которых выше шла речь (например, в «погружение в
анархию»). Я говорю о варианте своего рода «нео-изоляционизма», определенный
запрос на который сегодня явно ощущается в некоторых кругах российского политического класса и
экспертного сообщества. Мы слышим сегодня о вариантах «ухода в себя» и разработке новой идеологии
«для внутреннего пользования». [5] Эти сюжеты в принципе тоже могли
бы быть отражены при построении сценариев будущих отношений России и ЕС.
3. Реальность конфронтации
Три из четырех представленных в докладе
сценариев так или иначе основываются на одной посылке – реальности долгосрочной конфронтации России
и Европы/Запада – по крайней мере до 2030 г. (а то и дальше). И кажется, что в сегодняшнем мире
совсем мало оснований сомневаться в этом тренде. Ни одна из сторон не тешит себя иллюзиями о
возможных переменах в политике «партнеров». Авторы EUREN Report 2 проецируют этот тренд и в
обозримое будущее (за исключением «сценария-мечты», о специфической функции которого шла речь выше)
и по понятным причинам – таков замысел проекта – делают акцент на угрозах безопасности. Но проблема,
как мне представляется, лежит глубже. Дело, похоже, не в издержках тех или иных внешнеполитических
курсов, проистекающих в том числе из ошибок в планировании и сопутствующих мисперцепций, а в куда
более фундаментальных разногласиях и противоречиях в ключевых национальных интересах и общей
«философии» сторон – просто мы сегодня хотим разного и думаем по-разному.
Нередко сейчас
текущий международный момент называют возвратом к «холодной войне» и предупреждают о ее опасности –
прежде всего с точки зрения международной безопасности. Это верно, но дело не только в угрозах для
глобальной и региональной безопасности, хотя это крайне важно. Дело еще и в базовом противостоянии
сегодняшних «картин мира» и вытекающих из них интересов. Когда-то, в годы «первой», так сказать,
«холодной войны» внешнеполитическая и военная конфронтация двух миров в немалой степени проистекала
из глобальной конкуренции универсальных идеологических систем, имеющих своих убежденных приверженцев
и конкурирующих за мировое влияние. Сегодня «европейская идея», как и в целом «идея Запада»,
переживают, мягко говоря, не лучшие времена – только ленивый не говорит о «кризисе либерализма», о
вызовах популизма, национализма и иных угрозах, казалось бы, исконным и незыблемым ценностям Европы.
Тем ценностям, которые многие века претендовали на универсальный характер и манили к себе страны и
континенты.
Но и в России нет замены отвергнутому и забытому коммунистическому
универсализму, нет большой идеи, которая могла бы воодушевить и вдохновить. Идея «анти-Запада» не
способна по-настоящему вдохновить и мобилизовать массы россиян, несмотря на ее подъем в
развивающемся (и часто бурно) «незападном» мире. Новая российская «наступательная» идеология «для
внутреннего потребления», о которой говорят некоторые наши коллеги, остается лишь пропагандистским
призывом. Ресурсы «Великой Победы» как основы для новой национальной идеи исчерпаны. Но при этом я
отнюдь не склонен хоронить европейскую либеральную идею – история, скорее, учит, что либерализм и
демократия развиваются через преодоление своих острых и периодически возникающих кризисных
состояний. Сейчас Европа явно вступила в еще один такой период. Слово остается сегодня за Россией,
за нашим цивилизационным решением – когда оно станет возможным. И конечно, у нас нет оснований для
простого копирования чужих решений, тем более что таких решений пока не видно. Похоже, что
конфронтация – и не только в области безопасности – в обозримой перспективе будет продолжаться.
Сценарии выхода пока не просматриваются.
4. Российские перспективы
Они во много вытекают из сказанного выше.
Предложенные в докладе сценарии российского внутреннего развития предлагают разные варианты событий
– в том числе и достаточно экзотические. Но обращает на себя одно важное и отмеченное во многих
сценариях обстоятельство – 2024 г. (с продолжением в 2036) может и не быть таким судьбоносным, как
полагают некоторые зарубежные и отечественные обозреватели. Проложенная режимная колея и так
устойчива и в целом может не слишком зависеть от тех или иных конкретных событий. Из политической
компаративистики мы знаем, что одна и та же политическая система (как набор одних и тех же
институтов) может существовать в разных конкретных режимах. Можно предположить, что и один и тот же
политический режим, в случае своей прочности, может идти и на модификацию обеспечивающих его
институтов (что мы видим, например, в Казахстане).
5. Социальная функция доклада