Интервью

— Десятая встреча Экспертной сети ЕС-Россия (EUREN) была полностью посвящена роли ЕС и России в европейской безопасности — в момент, когда перспектив нахождения точек соприкосновения между этими сторонами практически нет. Почему вы считаете важным обсуждать эту тему? В чем видите ценность Экспертной сети в этой дискуссии?

— Я бы не стал утверждать, что между Россией и Европейским союзом нет перспектив достижения общих позиций по вопросам безопасности. На данный момент возможности сотрудничества действительно ограничены, но они все же шире, чем перспективы плодотворного взаимодействия между Россией и НАТО. У ЕС на данный момент недостаточно собственного потенциала для активной работы в сфере традиционной безопасности, но при этом в Европе растет число нетрадиционных проблем безопасности, которые должны вызывать озабоченность как в Москве, так и в Брюсселе. На мой взгляд, нам следует учитывать даже весьма ограниченные возможности сотрудничества — или координации действий — в таких областях, как кибербезопасность, международный терроризм, управление миграциями и так далее. Кроме того, Россия и ЕС могут совместно укреплять общеевропейские институты безопасности, прежде всего ОБСЕ.

— В чем заключаются главные вызовы европейской безопасности в 2019 году и далее? Считаете ли вы, что основные факторы риска находятся на Европейском континенте и потому могут быть устранены европейскими народами самостоятельно? Или они в большей степени порождены изменениями международной обстановки, иными словами, изменением политических курсов таких субъектов, как США и Китай, преимущественно недоступных влиянию европейских сил?

— Мы должны различать сиюминутные ситуационные вызовы и долгосрочные угрозы безопасности. Завтра мы вполне можем стать свидетелями неожиданной эскалации в таких регионах, как Нагорный Карабах или Донбасс. Мы плохо защищены от разного рода случайностей, возникающих в результате просчетов или технических ошибок. Однако, на мой взгляд, большинство стратегических вызовов как для России, так и для ЕС, скорее всего, будут связаны с изменяющейся международной средой за пределами европейского континента. Например, регионы Ближнего Востока и Северной Африки останутся источником нестабильности в течение очень долгого времени. Россия и ее западные соседи слишком близки к Ближнему Востоку, чтобы оградить себя от этой нестабильности. Я считаю, что глобальное изменение климата и его возможные последствия также представляют серьезную проблему для всех европейских стран, включая и Россию. Очень печально, что сегодня обе стороны попусту тратят драгоценное время и не готовятся к «идеальному шторму», который уже нависает над нашим общим горизонтом.

— Каковы приоритеты ЕС в сфере европейской безопасности? В чем они, по-вашему, отличаются от приоритетов России? Какие из этих расхождений неустранимы, а какие можно снять — и как?

— Существующая асимметрия между Россией и Европейским союзом в понимании проблем безопасности едва ли могла быть больше. Российское руководство традиционно зациклено на угрозе крупномасштабной европейской войны. Эта одержимость крупным конвенциональным конфликтом по крайней мере частично объясняет, почему Россия так обеспокоена расширением НАТО и развертыванием военной инфраструктуры США в Центральной Европе. Российские приоритеты можно объяснить национальным историческим опытом, но, на мой взгляд, эти приоритеты уже не в полной мере отражают новые реалии безопасности XXI века. Что касается Европейского союза, то он по существу делегировал свою традиционную повестку дня в области безопасности Соединенным Штатам и НАТО. Пока неясно, станет ли идея «стратегической автономии» ЕС от Вашингтона чем-то большим, чем просто идеей. Вот почему я подчеркиваю важность «нетрадиционной» повестки дня в области безопасности между Россией и ЕС — здесь асимметрия в понимании угроз и вызовов не так бросается в глаза.

— Экспертная сеть рассмотрела среди прочих три региона: черноморский, прибалтийский и арктический. Если в Причерноморье и Прибалтике напряженность росла и в прошлом, то в Арктике геостратегический конфликт пока не развился. Что могут сделать ЕС и Россия для ослабления напряженности в этих регионах?

— Это три очень специфических региона. Арктический регион — один из немногих положительных примеров сотрудничества между Россией и Западом, на которое напрямую не повлияла интенсивная геополитическая конфронтация последних двух лет. Я подозреваю, что мы смогли сохранить это сотрудничество в хорошем состоянии главным образом потому, что и Россия, и Запад удержали его преимущественно на техническом уровне, последовательно избегая соблазна «политизировать Арктику». К сожалению, никто не может гарантировать, что нынешнее многостороннее сотрудничество в Арктике не станет еще одной жертвой конфронтационных отношений между Россией и Западом. Балтийское море было настоящей головной болью около пяти лет назад, но сегодня я не вижу там никаких непосредственных угроз военного конфликта. Следует отметить важную роль Международной организации гражданской авиации в решении проблемы бортовых транспондеров, используемых натовскими и российскими военными самолетами. Нынешние договоренности не идеальны, но случайный конфликт здесь пока маловероятен. Черное море, напротив, остается серьезной проблемой. В прошлом году в Керченском проливе произошел прискорбный инцидент. И Россия, и Запад наращивают там военно-морские силы, и мы по крайней мере пару раз были близки к прямому военному столкновению. Конечно, главный западный игрок на Черном море — не Евросоюз, а Североатлантический альянс, однако расширение контактов между Россией и ЕС по черноморским проблемам тоже не повредит.

— ЕС и Россия увязли в спорах о вмешательстве во внутренние дела. ЕС обвиняет Россию в применении гибридных инструментов для подрыва демократических институтов в его странах; Москва подозревает ЕС наряду с другими западными силами в намеренном разжигании революции в самой России и соседних странах. Взаимное недоверие уже достигло беспрецедентного уровня и, вероятно, продолжит расти. Как вы считаете, что можно сделать для ослабления, если не пресечения, этой опасной тенденции?

— В моем идеальном мире Москва и Брюссель должны были бы подписать соглашение о невмешательстве во внутренние дела друг друга. Однако такое соглашение едва ли осуществимо, учитывая глубокую асимметрию политических систем России и западных либеральных демократий. Еврокомиссия просто не может так контролировать европейские НПО, фонды и СМИ, как это может делать Кремль с российскими институтами гражданского общества. Кроме того, здесь у нас сохраняется сложная проблема атрибуции и существует очень неоднозначное, даже противоречивое понятие «гибридной войны». Однако из этого совсем не следует, что мы ничего не должны пытаться сделать в этом отношении. Нужно найти способ выделить наиболее явные проявления государственного вмешательства, например, сознательное искажение результатов голосования посредством использования вредоносных программ и вирусов, финансирование радикальных политических партий, целенаправленное распространение заведомо фейковых новостей через социальные сети и так далее. Россия и ЕС, скорее всего, не смогут в обозримом будущем достичь какого-то общего соглашения по вопросам вмешательства и должны рассматривать каждый из таких форматов вмешательства отдельно. Но, в конечном счете, речь идет о том, как каждая из сторон понимает свои стратегические интересы в отношении другой стороны. На мой взгляд, Москва не должна быть заинтересована в распаде ЕС, в то время как ЕС мало что выиграет от жесткого кризиса политического режима в Москве. Элементарная логика подсказывает, что вмешательство не имеет большого смысла ни для одной из сторон, если они ставят во главу угла свои реальные, а не иллюзорные интересы. В общем, как выразился Блез Паскаль, «будем же учиться хорошо мыслить — вот основной принцип морали».